Паломничество

Шли они долго, самыми глухими тропами. И первую, и вторую деревню Лус обошел далеко стороной, несмотря на протесты жаждавших комфорта дам. Короткий привал у едва-едва журчащего родника - и снова в дорогу. Лишь к закату дня, у самого захудалого двора на краю очередной чумазой деревеньки он решительно постучал палкой по забору.

- Эй, хозяин! Пусти пилигримов в святые земли на постой, господь за добро отплатит!

Из двери хаты показался недобрый коренастый мужичок с вилами в руках.

- Кого тут бесы носят?

- Да вот отрок греховный, бабка старая да я, - прикинулся деревенским простачком Лус, - за добром не постоим, может тебе яму выкопать или навоз перекидать, это я мигом.

Из-за спины недовольного вторжением крестьянина выплыла простоволосая женщина с тугим беременным животом.

- Арам, что ты как нелюдь какой, видишь странники устали. Пусть переночуют, да побалуют нас рассказами о странствиях своих чудесных. Сеновала тебе жалко что ли? Да и яму компостную надо переложить, ммм, - она примирительно погладила мужа по спине и тот уступил.

"Отрока" и бабку крестьянская жена увела в дом, а хозяин, довольно потирая руки, отправился нагружать дармового работника всеми теми делами, что сам откладывал до последнего.

- Ну и чем же ты успел нагрешить, малец? - спросила любопытная женщина совершенно без задней мысли хлопоча что-то насчет трапезы.

Проворства дуэньи, однако, не хватило, чтобы опередить Паолу с ответом. а зря...

- Содо...мит, - понуро ответила Паола к ужасу дуэньи.

- Да бог с вами, госпо..дин, - дуэнья замахала руками, - Не слушайте. Душевный недуг у него. Бедный мальчик такое пережил..такое пережил, - дуэнья сокрушенно покачала головой и схватилась за сердце, - Вы лучше скажите, хозяюшка, может, вам подсобить чем? - Беатриче решила быстренько переменить тему от греха подальше.

Хозяйка дома, Марьяна прыснула, глядя на согрешившего юнца. Высыпала перед Беатриче горку овощей с наказом почистить, построгать и закинуть в котелок, из которого уже тянуло сытным мясным духом. В руках у сноровистой крестьянки замелькали тарелки и ложки. Неожиданно она крепко ухватила отрока за подбородок.

- Да ты ж девица, от меня-то не утаишь. Вижу, шейка лебединая, не мужская. Авось из под венца сбежала? К любимому торопишься? А может, это он и есть, провожатый ваш? - стрельнула в сторону озорными, все понимающими глазами.

***

Закончив работу, Лус набрал воды в колодце, как получилось смыл с себя пот и грязь, простирнул свое рубище и развесил на заборе. Упал в колкую солому и придремал. Арам покружил по двору, пощелкал языком. Приблудный пилигрим все сделал по уму, по совести. А что на нем шрамов, как на вояке, так и сам Арам в молодости был ого-го, пока ему колено не прострелили.

Марьяна лебедем проплыла к сеновалу, бросила работнику старую одежду мужа. Осмотрела охальника придирчиво, как домашнее животное на торге. Ей ли, крестьянской дочери, выросшей в большой семье, где все и спят, и моются голышом, стесняться неодетого тела.

- Одевайся, да к столу.

Поблагодарив хозяев за трапезу и дождавшись, пока муж хозяйки выйдет из дома, Паола нерешительно обратилась к Марьяне:

- Скажите, любезная хозяйка, где бы можно... Сполоснуться, - Паола наконец решилась избавиться от затхлого капюшона и с мольбой во взгляде уставилась на хозяйку. Та добродушно усмехнулась, признав в белокожей беглянке как минимум дочку зажиточного купца.

- Вода в колодце есть, да ты, девица, небось и ведра не вытянешь. Ну ничего, тетка твоя поможет. Колодец во дворе, ведро возьмете там же. За хлевом кушеря высокие, туда и идите, никто там тебя не увидит, - женщина поразмыслив немного, направилась к какому то сундуку, тяжело опустившись перед ним на колени, открыла и достала какое-то потрепанное, но чистое платье из простой ткани, - На вот. Все лучше, чем пыльная ряса, так ли?

Увидев платье, Паола воспряла духом.

- Вы очень добры, госпожа хозяйка. И как же совестно, что я не могу вас отблагодарить ничем более, кроме слов. Но я запомню вас и ваши деяния. Беатриче, пойдем.

Платье было, конечно же, великовато. Зато ничем не пахло. Ну или, по крайней мере, не пахло потом и грязью. Паола наконец припомнила вновь, как это: дышать полной грудью. В вечернем воздухе витало что-то, отчего казалось что они уж не так далеко и скоро все это приключение кончится, словно дурной сон.

- Пойти бы нам спать, госпожа. Не стоит перед дальней дорогой полуночничать, да и хозяевам неудобства доставлять негоже.

- Ты иди, Беатриче, а я еще постою. Хочу подышать. И не спорь.

Лус вышел из дома, присел на завалинку, принялся сосредоточенно строгать какую-то деревяшку, не выпуская Паолу из вида. Мало ли, еще уведет кто или сама убежит с проезжим красавчиком, а изгою потом отвечать за все, как обычно.

Заслышав странное чирканье за спиной, Паола обернулась и с любопытством уставилась на "рукоделие" их провожатого. Хотелось чего-то сказать, а слова как-то не шли. Да и любые разговоры с этим госпитальером как правило заканчивались чем-то непристойным и оскорбляющим слух.

Тут она внезапно вспомнила про клеймо. И, воззрившись на рукав той самой руки, медленно произнесла:

- Я ведь знаю, что это у вас за клеймо, брат-госпитальер. И также я знаю, что у вас было множество удобных возможностей нас продать, или бросить, или даже убить, - тут она перевела взгляд на склонившуюся над работой рыжую макушку, - И после каторги вы выбрали орден госпитальеров. Отрадно знать, что нам повезло повстречать на своем пути человека, без сомнения, наделенного душевным благородством. Благодарю вас.

Лус недоуменно воззрился на девицу, явно ожидая какого-то подхода от внезапных благодарственных речей.

- Благородство - для благородных, а я вот в такой же чертовой дыре родился, только в Серендии, - наконец он выдавил неохотно. Деревяшка постепенно стала приобретать человеческие черты, некто в балахоне и с длинными волосами. Незаметно для себя рукодельник заговорил, не прерывая работы над куклой.

- В одну годину старый лорд Кальфеона с союзниками отправился воевать новые земли. И так жилось несладко, а тут налоговые сборщики обобрали с сервов все, до последней горсти зерна. На содержание армии. Чтобы хоть как-то прокормиться, отец продал меня в угольную шахту.

- На шахте по малолетству меня на сортировку поставили. Чтоб ноги не протянуть, я аммониты воровал, да и попался с ними. Убил соглядатая, только свои же и выдали. Тут же в кандалы – и, здорово, каторжный рудник. Отличное местечко - кнутом кормили досыта, бранью погоняли всласть. Там уже понял я, что не жилец, когда руки отниматься стали. Ну раз помирать, так с песней – поднял я страдальцев на мятеж, вырезали охрану, рудник взорвали, да в леса.

- Началась жизнь привольная, веселая. То к одному барону нанимались в живорезы, то у другому, в перерывах сами брали все, что хотели. Довелось твоей сестрице из петли меня вытащить, да не судьба видать, пошло все наперекосяк.

Критически осмотрев свою работу, Лус перевернул заготовку и принялся вырезать кукле крылья на спине.

- Вы помогаете только из-за чувства долга, верно? - Паола, пожалуй, пожалела, что вовсе затеяла этот разговор, - Мне кажется, долг - это не самый худший повод для поступков. Я, конечно, мало знаю о жизни...об этой, - она кивнула на лачугу, - Только понаслышке. И также из рассказов я знаю, что жизнь полна ужасных...вещей. Ваше чувство долга - это ваш маяк. Ведь что-то мешает вам возвратиться на прежний путь, - Паола чуть приподняла влачащийся по траве холщовый подол так, словно это было ее прежнее платье, подошла и аккуратненько присела на завалинку, прямо на краешек, - Вам просто отчего-то очень не хочется показывать душу, верно? Вы, наверное, думаете, что если кто-то уличит вас в добродетелях...вы станете от этого...слабее?

- Вот удумала. Душу придумали попы, чтобы тянуть с простолюдинов десятину. Нет, ничего-то ты про жизнь не знаешь. В шелках ходишь, на лютне брякаешь.

- А знаешь, что такое голод? Откуда тебе, щеки со спины видно. Когда сожраны все собаки и кошки, когда крыса - уже праздник. Когда жрешь все подряд – лягушек, улиток, жуков, червей земляных, кору с деревьев. А во сне снится, как камни превращаются в хлеб, и ты опять жрешь, а утром просыпаешься обратно от голода. Мать дает тебе кусочек мяса со сладковатым привкусом, и ты не спрашиваешь ни о чем, все понятно – с кладбища опять свежий труп пропал. У меня сестра была, погодка, делилась со мной. Последним куском. Сама стоит, качается на ветру, через щеки можно зубы посчитать, и говорит, мол тебе, братик, больше надо, вырастешь большим и сильным, будешь меня защищать. Я смотрел на нее едва живую, но не мог отказаться. Жрал и рыдал, а она еще меня утешала.

- От безнадеги такой я стал ее подкладывать под знатных проезжих бездельников, за горсть медяков. Сначала она плакала, не хотела. Потом привыкла. А там и вовсе в охотку пошло, сама вперед меня бежала. В конце концов и сбежала с бастардом лощеным, только ее и видели. Отец рассвирепел, что семья заработок потеряла, да и продал меня в шахту.

Аккуратно вырезав последнее перышко у деревянного ангела, Лус стряхнул стружки на землю.

- Вот, Марьянке подарю, вдруг ее чаду больше повезет. А ты марш спать. Завтра может, к обозу прибьемся, доедем до самой Медии без забот.

Паола глянула на куклу, а потом на звездное небо.

- Вы про нас тоже не до конца правы. Но я, наверное, не смогу вас переубедить. Просто не найдется таких слов. Да и... - она хотела что-то еще сказать, но передумала. Поспешно встала с завалинки и пошуршала быстрыми шагами по траве в сторону хлева, где им сегодня устроен был ночлег.

На следующее утро монах и вправду договорился с проезжим торговцем, пилигримов без особых вопросов приняли в обоз. Всю дорогу, небогатую на происшествия, Лус держался поодаль от женщин, на вопросы отвечал односложно или вовсе отмалчивался. Наконец, через неделю завиднелась впереди Медия, город, куда стекаются все пути.

Когда процессия въехала наконец в Медию, Паоле было категорически трудно скрыть радость. Еще бы, прежде она не бывала в других больших городах, кроме Кальфеона. А Медия и впрямь завораживала: рынки с цветными тентами, люди и нелюди, что одеты весьма причудливо и необычайно. Паоле казалось, что она попала на какое-то народное гулянье, не зря ритм жизни в Медии всегда был подобен быстрой горной реке.

- Беатриче, ты только посмотри на это А вон там! - с детской непосредственностью юная графиня не знала, куда в первую очередь обратить свое внимание: вокруг происходило очень много всего! Мы всенепременно должны побывать в торговых рядах! Только сперва нужно заехать к дяде Омару-эфенди. Брат госпитальер, вы знаете Омара-эфенди?

- Сейчас узнаем, - нелюбезно буркнул Лус и недолго о чем-то потолковал с караванщиком. Обоз свернул к рынку, а наши путники направились в более богатый район города, пока не пришли к приземистому глухому зданию с основательной охраной у крепкой двери. Группа оборванцев явно не вызвала у суровых стражей душевного отклика, но волшебные слова "гости из Бьяччи-Лазарро" моментально отворили двери, и вот уже навстречу посетителям спешит лично сам Омар-эфенди, сияя самой благожелательной улыбкой.

Увидев старика, Паола несказанно обрадовалась, и бойко посеменила к нему, словно к родному.

- Дядюшка Омар, какое счастье, что мы вас отыскали, - Паола скинула капюшон и явила старому другу магистра Бартоломео свое личико, изрядно испачканное в пыли, но без сомнения, узнаваемое.

***

Спустя полчаса все трое сидели в гостиной Омара Мехмета Джамлюка-эфенди, трапезничали. А Паола взахлеб рассказывала о своих злоключениях: об ужасном морском путешествии, о корсарах, о пустыне, жажде и тоске по любимой сестрице.

Как только в восторженной речи юной госпожи образовался секундный перерыв на вздохнуть, Лус тут же вставил свое слово колючим требовательным тоном.

- Предоставьте доньям прибраться и отдохнуть с дороги, эфенди.

Уловив в словах гостя пожелание поговорить наедине, Омар-эфенди коротко хлопнул в ладоши, и вот уже заботливые служанки повлекли все еще щебечущую Паолу в сопровождении неусыпной Беатриче принимать ванны, ах что же эта пыль сделала с вашими прекрасными волосами, немедленно нужно втереть бальзам из масел и шелка, и что это за лохмотья, ужас-ужас-ужас, к грядущему балу эфенди перекупил для знатных модниц таких костюмов, таких костюмов, что райские птицы позавидуют, непременно следует перемерить все...

Эфенди подлил гостю еще чая, размышляя о превратностях судьбы и с какими непростыми людьми приходится иметь дело сестрам Лавейн.

- В городе неспокойно, слухи один другого чудесатее ползут, мол, пустынные культисты посла убили и съели, - после минутной тишины бросил провожатый.

Не изменив любезного тона, эфенди рассказал любознательному монаху о последних событиях в городе то, что считал нужным. Мудрый делец утаил часть сведений, ибо кем бы сидящий напротив юноша не приходился госпожам Лавейн, тайные дела Ордена его не касались. Лус почувствовал недоговоренность в словах медийского пройдохи, но давить не стал. Прикинув, что к чему, он ухватил солидный кусок халвы с блюда и с набитым ртом пробурчал.

- Довольно с госпожи Паолы приключений и путешествий, нехай посидит в безопасном месте - под надежной защитой. Письмецо старшей я отвезу незамедлительно.

Омар-эфенди пригладил седую, выстриженную полукругом бороду, затем встал и вальяжно направился к письменному столу. Достал бумагу и прибор и весьма быстро начеркал лаконичное послание для Анны. Поставив сургучную печать, передал конверт Лусу.

- Мой дом, любезный брат-госпитальер, второе по безопасности место для госпожи Паолы после ее собственного дома. Передайте Третьему Хранителю послание как можно быстрее, будет плохо, если о пребывании в Медии графини узнают прежде, чем сама Анна.

Тем временем Паола, сопровождаемая служанками, вышла из сада цветя и благоухая в лимонно-желтом шелковом платье и убранными в спокойные волны волосами.

- Какой же у вас сад, дядя Омар-эфенди. Беатриче, ущипни меня, мне надо знать, что я сейчас не сплю на самом деле где-нибудь в пустыне...Синьор госпитальер, вы уже уходите? - Паола с интересом воззрилась на провожатого.

Лус подошел неторопливо к сияющей, как новый золотой, Паоле, вдумчиво пощупал шелк рукава ее платья.

- Добротный наряд. Так сразу и не поймешь, как это все снимается.

Выдержав двусмысленную паузу до упора, монах за-панибратски щелкнул их графскую светлость по точеному носику.

- Привезу твою сестрицу - замолви за меня словечко, будем в расчете.

Одарив всех присутствующих наглой ухмылкой, провожатый скрылся за дверью. Щедротами предусмотрительного эфенди, быстрый конь понес Луса в Хранилище.