Паломничество

Северо-запад  Кальфеона, Лавена-Бьяччи-Лазарро,
поместье Оска Ди Лавейн.


Аббат лениво переминался с ноги на ногу, дожидаясь, пока визгливая ругань из полуприкрытых створчатых дверей поутихнет. То визжали наперебой молодая графиня Магдалена Паола и её дуэнья Беатриче.


Спорили о житейском. Точнее о том, что Беатриче нипочем не отпустит госпожу в путь, и сама не сойдет с места; так бы и спорили до скончания веков, если бы аббату вдруг не кольнуло влезть.

- Достойнейшая синьора, не извольте гневаться. Мы с сестрами милосердия как раз собирались в паломничество в Валенсию. Говорят, отыскались руины древнего храма. Души и сердца наши преисполнятся благодати и наполнятся счастьем, если нам удастся увидеть своими глазами святыню. Собственно, поэтому и пришел. Нижайше...попросить госпожу облагодетельствовать аббатство пожертвованием, -  аббат скромненько опустил плутоватые глазенки в пол, - Мы бы с радостью сопроводили бы молодую госпожу с синьорой.

- Я поеду! И денег дам, ох, аббат. Вы просто прелесть! Будет вам пожертвование. Молчи, Беатриче. Я все решила, -  Паола тряхнула локонами и грозно цокая каблуками по мраморному полу удалилась в сторону гостиной.

Беатриче ничего не оставалось как треснуть пройдоху-аббата по блестящей лысине.
Мысленно.


***

- Синьорина, прикройте плечи. Это неприлично и на улице холодает, недоставало еще, чтобы вы подхватили воспаление легких, - не переставала кудахтать по дороге Беатриче.

С возрастом эта женщина становилась все больше похожей на Марию: полнела, голос грубел, а характер превращался в старушачий.
Наверное, все старухи такие.
Впрочем, Беатриче назвать старухой было все еще сложно: да, полновата, но зрелое лицо еще хранило остатки былой красоты. Как первая преемница Марии, она подражала ей во всем, кроме, пожалуй, главного: Мария умела быть непреклонной. Беатриче - сдавалась после дюжины уговоров. Вот и сейчас: они с молодой госпожой, двумя крепкими парнями-телохранителями, с аббатом Джироламо и тремя сестрами монастыря отправились в путь, который обещал быть долгим. Успокаивала себя Беатриче милосердными мыслями о том, что бедняжка  Паола не так давно лишилась матери (госпожа Лучия умерла еще в начале зимы от пневмонии), и теперь повидаться с сестрой - это самое лучшее лекарство для её разбитого сердца.

Юная Паола, однако, опечаленной не выглядела нисколько. Предстоящее приключение ее забавляло и воодушевляло неимоверно: еще бы, ведь она впервые отправлялась так далеко!

Велия, две недели спустя.

- Беатриче, почему мы свернули в Велию? Мы едем на Восток или куда? Восток - там, - Паола ткнула веером в сторону предполагаемого Востока, который, на поверку, оказался югом...Но...не суть.

- Аббат! Я у кого спрашиваю? Что это мы забыли на этих вонючих задворках мира? Да тут ограбить могут! Да и чего...похуже! Пьяные матросы, рыбаки, контрабандисты...Ох, покойный господин Бартоломео нас бы высек, точно высек! - Беатриче запричитала, воздевая руки к небу.

- Успокойтесь, душенька синьора Беатриче, - залепетал аббат, - Волею Эллиона Всемогущего явилось мне видение, - Джироламо блаженствующе закатил глаза, - Нынче на дорогах неспокойно. Явились мне в видении четыре черных всадника на вороных жеребцах, а на седлах висели отрубленные головы. Дурнооой, дурной знак. Поедем морем, душенька, так и госпоже графине и вам и нам с сестрами безопаснее, - всё увещевал аббат, неуклюже доставая из катомки бурдючок, в котором задорно плескалось монастырское винишко.

Беатриче сурово выхватила бурдючок из тощих ручонок аббата.

- Знаю я эти ваши видения, отец Джироламо, - затем убрала бурдюк и настойчиво пояснила, - Это чтобы больше ничего не привиделось.

Паломникам несказанно повезло: словно и впрямь провидение направляло их, о чем, разумеется, отец Джироламо не преминул упомянуть. Когда они оказались в порту, как раз шла очередь на корабль. Корабль был торговый, без каких-либо пассажирских удобств, но зато полупустой, отчего хозяин и решил взять попутчиков за, разумеется, соответствующую плату. Корабль шел до Медии. Среди груза было вино, западные яства, меха и ткани. Поговаривали, в Медии будет большой прием...

Когда корабль уже был готов к отплытию, по сходням взбежал высокий монах с белым крестом на рясе, стало быть - госпитальер. Покопавшись в туго набитом свитками заплечном мешке, он вытащил верительную грамоту и предъявил капитану. Тот прочел, не торопясь, вчитываясь в каждую букву. Грамота предписывала оказывать всяческое содействие предъявителю сего документа в его странствии к валенсийским обителям ордена всем добрым детям Всевышнего. С одной стороны кормить бесплатного пассажира капитану совсем не хотелось, а с другой стороны... вот случись какая беда на море или в порту, кто потащит из пекла, кто штопать и выхаживать будет? Известно кто - все тот же госпитальер.

А то, что "брат Лус", как гласила грамота, наружность имел самую разбойничью, дело неважное. Мало ли какими неисповедимыми путями приходят люди к Творцу. К тому же, госпитальеры не стеснялись при необходимости добавлять к слову Божию крепкого дубья или острой стали. Совсем не плохо на корабле иметь еще одного способного к обороне молодца на случай нападения пиратов или какой неприятной живности морской. Капитан вернул документ и гостеприимно махнул монаху, мол располагайся.

Брат Лус покружил по палубе, словно волк, цепко оглядывая всех и вся, наконец пристроился на ящиках у борта и принялся с интересом разглядывать суетящихся матросов. Тем временем судно вышло из порта и устремилось на восток. Ветер был хороший, попутный, волна небольшая без изнуряющей боковой качки, по небу бежали веселые кучерявые облака.

Не успело судно отчалить и отплыть на каких-то пару миль, как Паолу немилосердно затрясло и замутило. Она беспомощно вцепилась в няньку, которая сама, казалось, начинала приобретать экстравагантный зеленоватый оттенок.

- Беатриче, мне дурно! Сделай немедленно что-нибудь, иначе я умру! - тонкие белые пальцы вцепились в рукав женщины и не отпускали.

- Ой, горе нам, госпожа. Проклятый аббат вас переполошил своими авантюрами. Пойдемте-ка, - служанка, бодро подхватив воспитанницу под руку, мягко но напористо повела её к носу судна, по пути распихивая едва ли не ногами развалившихся матросов да пассажиров, большею частью из которых были какие-то оборванцы, - Ох, позор мне. Куда я вас притащила, госпожа Паола? Ох, госпожа Анна меня высечет. Как пить дать высечет, - размеренное кудахтанье мнгновенно сменилось бойким рявканьем, - А ну прочь с дороги! Госпоже плохо.

когда обе оказались в пункте назначения,  Беатриче стала торопливо извлекать из сумки какие-то тряпицы и питьевую воду.

- Ну-ка, госпожа, попейте и сплюньте! Давайте!

- Какой позоооор, - ныла Паола, давясь приступом рвоты в тряпку, подсунутую ей под нос, - Все смотрят! - всхлипнула она жалобно.

-А и пускай себе смотрят, дармоеды, не должны вас такие глупости волновать, госпожа Паола. Пейте еще, госпожа, пейте! - после обернулась на зевак и зычно гаркнула, - Чего повылупились? А ну, занимайтесь своим делом, бездельники, - потом снова заворковала, - Ничего ничего. Сейчас полегчает. Оно попервости всегда так бывает. Сначала неприятно, а потом ничего. Вот мы сейчас капитану скажем, чтобы пустил нас в трюм, подальше от этого рванья. Негоже госпоже на верхней палубе с отребьями мыкаться.

- Беатриче, дай ему сверху денег, сил моих больше нет, умираю, - бедная Паола едва сдерживала слезы: то ли от конфуза, то ли от обиды, то ли потому, что первые тяготы дальних путешествий, наконец, начали доходить до прелестной головки, которая прежде была забита только  платьями, приемами да возвышенной аморной поэзией, которую то и дело, каждую неделю новую, подсовывал ей во фривольно-персиковом конверте сын дожа.

Они медленно продефилировали обратно, едва не запнувшись об восседающего на ящиках "брата" Луса.

- Ишь, развесил тут свою рясу! Дармоед! - шикнула на Луса Беатриче, - Лекарь, и даже не почешется, тьфу!

По мере того как парочка отдалялась, бурчание становилось все менее различимым и все больше сливалось с шумом моря и криком чаек...

Брат Лус даже и не почесался, но перевел фокус интереса на двух женщин. Гневное белое облако было бы занятно промять основательно, как пекарю увесистый шмат упругого теста. Зеленоватая фря (видать, кровь голубая просвечивает), на которой даже мясо еще толком не наросло, может и сгодилась бы в нагрузку, да у таких голова трещит от романтикальной ажитации, прынцев на белых конях и прочего бардовского бреда, придуманного с известной целью - не платить за случку.

Зато почесался капитан, сметенный хозяйственным напором горячей дуэньи. Пара матросов резво побежали освобождать выгородку под капитанской каютой от груза. Для юной достопочтимой донны сыскалась даже и кровать, истинное волшебство - с матрасом, свободным от клопов. Прочим доньям пришлось удовлетвориться гамаками. Вертлявому аббату досталась длинная витиеватая тирада общим смыслом в том, что нехай усмиряет плоть и спит со всем прочим сбродом в кубрике.

Сброда было не так, чтобы много - команды в относительно недолгое плавание капитан взял по минимуму. Из пассажиров, кроме благочестивых паломников и сомнительного монаха, было несколько ремесленников, пара мелких торговцев и вальяжный кабальеро, зарабатывающий себе на жизнь турнирами и лизоблюдством. Кабальеров дестриэ мотал гривой в специально для него сколоченных тесных стойлах, штоб не натворил беды, демон в конском обличье. Сам благородный дон алчным наметанным взглядом оценил изящный покрой и стоимость наряда госпожи Паолы, неужто свезло и послал Творец богатую невесту?

За всеми хлопотами судно ходко вышло на открытую воду, заскользило по длинным и высоким волнам. Паруса упруго вздулись ветром, красота! Пора бы и подкрепиться. Капитан пригласил в свою каюту отобедать в первую очередь юную благородную донну с дуэньей, потом аббата, кабальеро и зачем-то монашка. Остальным было великодушно предложено жрать вместе с матросами или как хотят.

После трапезы аббат, пользуясь случаем, часто и подолгу прикладывался к бурдючку. Беатриче хлопотала возле болезной госпожи Паолы, а сестры сидели себе тихо в сторонке да читали друг другу по очереди молитвенник.

Отец Джироламо обвел чуть замутившимся взором палубу и заприметив "брата во Эллионе"  деликатненько посеменил в сторону Луса.

- Да освятит своей благодатию дела ваши и помыслы наш милостивый господь-создатель, брат! - лицо у аббата было совершенно невинное и дружелюбное. и все бы ничего, если бы не внезапно вырвавшаяся из благочестивых уст отрыжка, отдающая картофельной похлебкой и перегаром.


***

Тем временем болезная Паола заметно оживилась. Полулежа на предоставленной койке и обмахиваясь веером она лениво ворчала, но не особенно сердито, скорее для порядка.

- Ноги моей не будет больше на кораблях! А этот запах...Беатриче, ты чувствуешь? Я вся пропахну этим запахом! В Медии первым делом отправимся в бани. А потом - на базар, купим шелков и атласа, сошьем новое платье. И лент! Купим новых лент. Я не переживу, если Анна увидит меня в таком виде, - она присела на кровати и потянулась, - Какая же тут скука, Беатриче. Пойдем наверх, послушаем небылицы отца Джироламо. Все лучше, чем тут сидеть.

- Не надо бы вам подниматься, госпожа. После трапезы надобно полежать и отдохнуть, тем более коли укачало. Нет, не отпущу вас наверх, и даже не просите, - на самом то деле главной причиной категоричности Беатриче был тот самый кабальеро, который всю трапезу общупывал молодую госпожу своими блестящими глазенками.

Знавала таких прохиндеев Беатриче. Навешают лапши на уши, а потом быть беде.

- Ну здорово, святой отец, - монах стянул надоевший уже капюшон и явил миру каштаново-рыжие волосы, стянутые в неаккуратный хвост, и угрюмую нелюбезную физиономию.

Не спрашивая разрешения, брат Лус взял из рук аббата бурдюк и жадно принялся хлебать, пока на лице последнего не проступило острое сожаление, что вообще подошел к столь бесцеремонному типу. Гнусно подмигнув, Лус вернул изрядно полегчавшую емкость хозяину и вопросительно усмехнулся.

- Никак ваше преподобие решило обогатиться, продать толпу красавиц в валенсийские гаремы, а?

Аббат плутовато усмехнулся, оценив шутку.

- Мы с сестрами милосердия отправились в паломничество к святыне, что была недавно обнаружена в землях Валенсии. А молоденькая госпожа и синьора Беатриче с нами, увы, не поедут. И, помилуй наш господь, не стоит божьему человеку так шутить, а то быть беде, - аббат сделал глоток и утерся рукавом рясы, -  Хотя...не будь я аббатом.., - тут он пару раз скабрезно хихикнул, - Но, как завещал наш господь, держать плоть в узде, а мысли в смирении и добродетели, - аббат поучительно выставил указательный палец, - Не хотите ли вы, брат, присоединиться к нам с сестрами в нашем паломничестве? Вам, как брату ордена госпитальеров, было бы любопытно и поучительно, - разумеется, нравственное и духовное обогащение нового знакомца отца Джироламо мало волновало, скорее он надеялся на, без сомнения, крепкую руку в случае чего. А то молодая графиня и синьора Беатриче вместе с телохранителями изволят отправиться в совершенно другое место по прибытию в Медию, и это внушало аббату справедливые опасения.

Безземельный кабальеро Саншо Ремедиос Руис Кастильяни, четвертый сын своего отца, пребывал в самых сладостных мечтах. Юная донна оказалось просто подарком судьбы. Она держалась со спокойной уверенностью дамы, знающей себе цену, а основная ценность благородных дам - вовсе не красота, таланты или целомудрие, о нет. Главная ценность - приданое. Земли, города и деревни, мастерские, и хорошо бы еще с достойным титулом в довесок. "А она еще и хорошенькая, не стыдно будет в свет с такой показаться. Теперь главное, никаких фривольностей, надо ее убедить, что мои намерения - исключительно самые благородные, а там и до матримонии недалеко. Как бы еще склонить на свою сторону этого цербера, что за ней везде таскается?"

***

Большую часть речи болтливой рясы рыжий пропустил мимо ушей, про поучительные святыни он предостаточно наслушался от отца Фредерика. Старый хрыч нашел таки повод сплавить Луса из обители Экзебетера, под предлогом распространения благочестивых размышлений многомудрых святых отцов среди более воинственной части ордена. Попросту, отправил к черту на рога с мешком свитков. Впрочем, новым друзьям Луса это путешествие показалось на руку, и Лусу было поручено важное для их общего дела задание. Еще бы понять, как за него приняться...

- Угу. Так это, плоть в узде - точно. Хорошо ли твои бабы эту плоть в узде держат? Часто ли грешат?

- Монастырь близ Лавена-Бьяччи Лазарро место тихое и уединенное. Сестры проводят дни в смирении и молитвах, брат. Как и полагается, - аббат снова хлебнул винца, - Бывало, конечно, приезжали в монастырь овдовевшие синьоры или непослушные дочери. С этими посложнее. Но преподобная мать-настоятельница Урсулла держит их в строгости. Неисповедимы пути, по которым люди приходят к Творцу. Сестра Агнесса была раньше рабыней у неверных, пройдя все тяготы такой жизни, она не пала духом и открыла в себе любовь ко Всевышнему. Сестра Виттория рано овдовела и была отправлена свекрами в монастырь. Сестра Катарина - сирота с рождения, ее вырастили и воспитали в обители послушницей, а после она приняла постриг, - словоохотливый аббат был, очевидно, несказанно рад поболтать хоть с кем то кроме вышеперечисленных сестер и сварливой Беатриче, которая то и дело отбирала и прятала его бурдюк.

Лус рассеянно кивал головой, сочувственно крякал, но мыслями был в совершенно другом месте.

- Весьма благостно, угу. А чего же благородная госпожа не едут поклониться святыням? Никак одни балы и приемы на уме. Как только отец-то одну отпустил.

Что-то в страдающей благородными немочами девчонке было знакомое, до тошноты знакомое. Ухватиться за скользкую мысль не удавалось, может аббат выболтает что-нибудь наводящее?

***

Кастильяни скучающе нарезал круги по палубе, но госпожа Паола все не показывалась. Сгоняв матроса за письменными принадлежностями, кабальеро решил потратить время с пользой и набросал изящнейший мадригал в честь прекрасной дамы в самых высокопарных выражениях. Оставалось передать послание в обход бдительной дуэньи, и взгляд почитателя тонкой женской души упал на полу-пьяненького аббатика.

- Синьорина изволили отправиться к сестре, бедняжка не так давно совершенно осиротела, - аббат сочувствующе покачал головой, - Да пребудут с миром прах господина Бартоломео и госпожи Лучии в земле обители, а души  их у Создателя, - аббат сложил руки в молитве и что-то невнятно пробурчал себе под нос, потом руки опустил и долакал содержимое бурдюка, - Душенька синьора Беатриче никак не хотела отпускать госпожу Паолу, ругались с самого утра и до обедни. А мы тут как тут... и дело доброе, и пожертвование аббатству, - аббат довольно пожмурился, - Да и надо кому-то устроить будущее госпожи Паолы.

Непринужденно отиравшийся рядом кабальеро от этих слов чуть не лишился чувств. Богатая, красивая - еще и сирота, какая радость! Он ловко вклинился между безродной швалью в госпитальерской рясе и аббатиком.

- Имею крайнюю духовную нужду в вашем обществе, ваше преподобие, к тому же здешний контингент вряд ли оценит по достоинству мозельское белое, бочонок которого случилось мне везти с собой, - Кастильяни дробно рассыпался бисерной россыпью комплиментов и религиозной отсебятины, не забывая заодно расспрашивать незаметно о прекрасной госпоже Паоле, повлек отца Джироламо в сторону. Через несколько минут буйных жестов и трогательных физиономий перед лицом аббата замелькало свернутое треугольником (по последней куртуазной моде) письмо, которое кабальеро страстно жаждал передать в нежные ручки перспективной невесты.

Лус коротко усмехнулся про себя: "Ишь у розовощекого горит, знамо дело, весна". Еще раз оглядев скучных монашек, он направился вниз в трюм к каюте паломниц, поскребся тихонько в дверь.

А в это время пара зорких глаз внимательно следила за каравеллой...

- И...значитца, - отец Джироламо печально глянул в опустевшую кружку и драматично вздохнул, после того, как кабальеро от души плеснул ему винца, аббат повеселел и продолжил, - Так вот, значитца...у господина графа есть две дочери. Старшая - госпожа Анна нынче глава семьи. Старый Бартоломео ее в свет не водил и никому не показывал, говорят, она унаследовала от него магический дар и занимается ведовством и колдовством. Также говаривают, что безобразна и имеет ужасный недуг, потому-то ее покойный граф и не показыввал никому. А душенька госпожа Паола - ангел во плоти. Регулярно выделяет аббатству пожертвование и подает милостыню по воскресеньям после службы...А еще...


***

Дверь открылась и в проеме явился суровый лик Беатриче.

- Чего надобно? - спросила она таким тоном, словно если ответ ее не устроит, ответчику крепко достанется, - Госпожа Паола отдыхают.

Совместный труд для моей пользы, как известно, объединяет. А для трезвой хозяйственной женщины и вовсе нет ничего приятнее, чем вырвать бестолковое мужское существо из лап Бахуса, Эроса или Морфеуса и приспособить к общественно-полезной деятельности. Посему хитрый рыжий слепил на лице самое понурое выражение, словно человек, пытающийся улизнуть от неприятной обязанности, и уныло прогундел в приоткрытую дверь.

- Отец Джироламо велели узнать, не надо ли чем помочь или около того. Если не надо, так я пойду посплю...

***

- Одноглазый! Добыча идет, к вечеру будут у места!
- Поживимся, якорь им в глотку. Готовьте лодки, ночером их тепленькими и возьмем.

Беатриче, казалось, на полтона подобрела.

- А надо. Поди к капитану и узнай, есть ли где погреть воды. Госпожа графиня хотят принять ванны. Да поживей. У бедняжки госпожи Паолы от этого запаха снова приступы тошноты. Да скажи капитану, чтобы матросы воды натаскали. За воду мы заплатим, - дверь категорично захлопнулась перед носом госпитальера, а тяжелые шаги стихли.

из глубины каюты приглушенно раздалось:

- Беатриче, и винограда! Пускай принесут винограда. Когда я ем фрукты, мне становится легче.

Дверь снова отворилась.

- И винограда. Госпожа изволят перекусить.

Надо так надо. Первым делом Лус метнулся к капитану. Тот закатил глаза, уже жалея, что взял на борт таких хлопотных пассажиров, но при словах "мы заплатим" сменил гнев на милость и выдал монашку карт-бланш на организацию помывочных процедур. К перетаскиванию воды Лус припряг охранников, чтобы не зря морды наедали. С поваром состоялся жаркий, богатый на соленые словарные обороты разговор о способах отделки мяса, после чего толстяк в засаленном фартуке споро поставил на печь полный воды медный казан, все еще благоухающий портвейном и специями. Убедившись, что все шустрят, как приказано, брат во Эллионе собрал в корзину наименее побитый виноград, хлеба, сыра и оливок из капитанских запасов, добавил сверху оплетенную бутыль легкого белого и отправился предстать перед достойной дуэньей.

Красномордый охранник как раз закатывал в дверь объемистую лохань, слабо отдающую запахом моченых яблок. Беатриче, как опытный полководец, раздавала громогласные приказы. Войдя в начальственный раж, она раскраснелась, разволновалась, на лоб выбился упругий непослушный завиток волос. Дуэнья величаво выплыла в коридор, посмотреть, что там притащил небезнадежный, оказывается, пройдоха. Лус передал ей корзину со снедью и, прежде Беатриче повернулась обратно, придержал ее за пухлую кисть своими крупными, как у молодых кошачьих, лапищами.

- А это для благочестивой дуэньи, - ей в руку лег слегка помятый, сочный с нежным пушком персик.

- Если вдруг еще чего понадобится, - оборотистый молодец блеснул крепкими зубами в двусмысленной улыбке, - то я рядом тут. От отца Джироламо толку-то мало будет.

***

Вечерело. Каравелла под белыми косыми парусами постепенно приближалась к гряде низких лесистых островков, где незаметная постороннему глазу, шла подготовка к захвату судна. Низкие темные лодки заполнялись укутанными по самые лихие глаза людьми. Разномастные сабли и кинжалы спрятались под тряпье, чтобы ни один отблеск в ночной тьме не выдал пиратов, до тех пор, пока не будет уже слишком поздно.

Отец Джироламо, тем временем, пошатываясь будто бы от штормовой качки, вплыл на нижнюю палубу. Заветный конвертик он припрятал в молитвенник.

подойдя к Беатриче, пару раз икнул.

- Дууу-уушенька синьора Беа...ик...триче! Извольте передать молитвенник госпоже Паоле, - дрожащая рука протянула книжицу, да на беду конвертик-то выпал.

Отвлекшись от услужливого госпитальера, Беатриче грозно зыркнула сначала на конвертик, потом на недотепу-аббата.

- Это еще что за корреспонденции, отец Джироламо? - она потрясла конвертом перед его носом.

- Не могу знать, душенька! Откуда же мне знать, - отец Джироламо затараторил, - Принес молитвенник, чтобы госпожа Паола почитали перед сном.

- А ну ступай отседова, преподобный отец, пока я не разозлилась, - когда пьяненький аббат скрылся, она сокрушенно выдохнула, - Глаза б мои не видели, тьфу! - Беатриче припрятала конверт и подаренный персик в карман передника и, кокетливо поправив платок, удалилась помогать госпоже с купанием, бросив напоследок:

- А ты тут сиди, да гляди, чтобы аббат снова не вздумал госпоже мешать.

Из ярко освещенной каюты пробиваются в сумрачный коридор тонкие лучики света там, где тонкая перегородка уступила ветхости. Благочестивый монах припадает глазом то к одной дырке, то к другой, не упуская ни одной детали купания благородной госпожи. "А она ничего, когда без одежи. Я бы ей спинку потер, до кровавых ссадин потер бы. И все таки, где-то я эту Паолу уже видел..."

Когда Беатриче выглянула из каюты, чтобы скомандовать уборку, брат Лус стоял, скучая, у противоположной стены с самым невинным видом. Как кот, налакавшийся ворованных сливок.

Пока охранники убирали ванну, Лус с почтением ухватил дуэнью под локоток и повлек в сторону, приговаривая сочувственно.

- Нелегко, поди, весь день в делах, в трудах хлопотать. Еще и прохиндеев всяких от хозяйки отгонять. А на себя-то время остается или жизнь проходит мимо?

И смотрит так тепло-тепло, и стоит слишком близко...