Кара Издихар

Лекарь вышел из маленькой душной комнаты, и к нему тут же подскочила служанка с тазом и кувшином воды. Он ополоснул руки, вытер их о тряпицу , но когда служанка потянулась к ней, чтобы забрать, он резко отбросил кусок материи в сторону и покачал головой.

- Что с моей дочкой? - нетерпеливо и тревожно вопросил стоящий поодаль смуглый мужчина средних лет с пышной черной бородой, которую заметно тронула седина, - Ты вылечишь ее, Ибрагим?

Лекарь снова покачал головой.

- Я сделал все, что мог. Теперь остается уповать на волю Всевышнего и его милость. Если девочка переживет ночь, надежда у вас появится, иншала. Болезнь очень заразная. Будет лучше, если никого к ребенку пускать не будут.


***

- Отец, - среди ночной тишины, которая давила на душу тяжестью едва выносимой, голос Кары звучал словно музыка. Тонкий, нежный, но угасающий.

- Да, сокровище мое? - Саид поправил на ребенке одеяло и погладил ее по черным кудрям.

- Отец... расскажи мне сказку о симурге. Расскажешь?

И он рассказывал. Рассказывал до самого рассвета, пока девочка не заснула. Когда он увидел, что Кара закрыла глаза, его сердце сжалось. Он прислушался: она дышала. Ровно и чисто. Положил руку ей на лоб. Жара не было.

В этих краях верили, что симурги приносят счастье. На рассвете четвертого дня Сезона Дождей сид-Саид и сам поверил в это.

***

- Бисмилляхи Рахмани Рахим, - тихо произнесла девушка, укутанная  в черную чадру, и склонилась над Источником. Из-под черного покрывала выглянули две худые белые кисти с тонкими длинными пальцами. На каждом пальце, на внутренней и на внешней стороне ладоней пестрели вычурным контрастом письмена и витиеватые узоры, нанесенные на кожу смесью из басмы и хны. Ладони распростерлись над порченой водой, пальцы принялись подрагивать.

Застывшие в каком-то странном оцепенении, то ли от страха, то ли от почтения, а то и по обеим причинам разом, селяне окружили ворожею пестрым полукольцом. Вокруг было так тихо, что едва-различимый шепот заклинаний звучал совершенно отчетливо, не приходилось даже напрягать слух.

- Мешхер Иш Ах Мэ Ис Ун Мэ Ик Хабар Исбэ Кихам Кэм Кирах. Мешхер Иш Ах Мэ Ис Ун Мэ Ик Хабар Исбэ Кихам Кэм Кирах. Мешхер Иш Ах Мэ Ис Ун Мэ Ик Хабар Исбэ Кихам Кэм Кирах - Ар!
- на последнем повторе голос колдуньи буквально взревел, разорвав тишину в клочья, прокатившись эхом над водой, проникая в душу каждого слушающего холодными иглами, выходя наружу зябкой россыпью мурашек по спине.

Кто-то из любопытствоющих ахнул, кто-то от неожиданности вцепился в стоящего рядом, кто-то одними губами беззвучно вознес молитву Аалю и накрыл лицо ладонями.

- Аш'Кур Таэ Алла, - тихо произнесла колдунья, убрала с лица покрывало, зачерпнула ладонями воду и принялась пить.

Зеваки неотрывно следили за каждым ее движением. Испив воды из некогда зараженного Черной Смертью источника, луноликая ас-саидэ Кара вновь спряталась от любопытных глаз и повернулась к людям.

- Милостью Господа эта вода снова пригодна для питья, - изрекла девушка, но остаток фразы заглушили радостные возгласы всеобщего ликования.

И только один-единственный человек не разделял общую радость. Хмурый старец, с темным худым лицом и колючими черными, как у коршуна, глазами неотрывно следил за ворожбой.
Потом достал из просторного халата какие-то листки бумаги и грифель. Принялся выводить затейливой валенсийской вязью:

"Грешное отродье предателя веры и приспешника Хадума Саида Ибн Харифа Ибн Расула было замечено у оазиса Ивеллап. Прикрываясь Божией Милостью она якобы совершила чудо, очистив воды единственного источника от скверны, предположительно ею же в Валенсию и привезенной из погрязшей в грехе и распутстве Медии..."

Спойлер:

У Кары не было ни матери, ни сестер. Вернее, мать у нее была, но умерла в родах. У Саида, кроме Кары, было пятеро сыновей и еще одна жена. Мерьем, первая жена, Кару не любила, если не сказать больше. И на то у нее были свои, как она полагала, веские причины: дочь Саида была его любимицей не только потому, что была вылитой копией покойной Нурсимин, которая превзошла ее во всем: и в красоте, и в уме, и в молодости; имея пятерых сыновей мужчина всегда мечтал о дочери: маленьком цветочке, который будет заполнять трепетной теплотой и любовью сердце. Потому-то, когда родилась Кара, первым ее именем стало Издихар, что означает "цветущая" или "цветок". Однако, этот цветок принес Саиду столько же радости, сколько и боли: Всевышнему было угодно, чтобы его любимая жена, Нурсимин, скончалась, так и не увидев своей дочери.

С самого детства "Черный Цветок" считала себя виноватой в смерти матери, хоть ни отец, ни братья не давали ей поводов так думать. Однако, Мерьем прилагала к этому все свои усилия. Воистину, язык этой женщины иногда был ядовитее скорпионьего жала.

Саид же, будучи человеком милосердным и терпеливым по природе своей, так и не сумел с ней развестись. Все-таки, эта женщина подарила ему троих сыновей.
С братьями Кара дружила, как с родными, так и с единокровными: несмотря на все ухищрения Мерьем, посеять рознь между детьми ей так и не удалось.

Воспитанием Кары первой жене Саида было запрещено заниматься: девочка ее боялась и не желала признавать по очевидным причинам. Нянькой Кары была старая Фатьма: строгая, но справедливая старуха, которой, по слухам, было больше двухсот лет. Про нее судачили всякое: одни - что она колдунья и приспешница Хадума (отчего-то всех колдунов считали таковыми), другие - наоборот, что сам Ааль наделил ее руки умением творить чудеса и благословил её. Так или иначе, сид-Саид старуху Фатьму очень уважал и почитал, был к ней привязан едва ли не как к родной матери, обеспечил ее своим покровительством и защитой. Являясь шейхом одной из обителей дервишей, Саид обладал некоторым влиянием, и частенько этим влиянием пользовался...

в порту Неккадо было немноголюдно: зной сезона засухи ложился на землю и даже на воду тяжелым покрывалом, не давая обеим вздохнуть и наполнить пустующий даже от звуков воздух ветром; оттого-то люди и попрятались и лишь иноземцы, прибывшие сюда на торговой шхуне, бесстыдно раздевшись до пояса и обливаясь семью потами, погружали на шхуну товар. Иноземцев тут не любили, но терпели: им можно было втридорога продать специй и фиников, которые они потом повезут в Аль-Фенон и продадут уже вдевятеро дороже. Кара много читала про этот странный город. Главным образом потому, что этот город описывали как холодное, зловонное каменное чудище, обитатели которого погрязли во грехе и вседозволенности.

- Кара-хатун, давай не поедем, прошу! Ночью было мне видение: корабль сей потонет в тринадцатый день луны в водах близ островов, - на плечо Кары легла смуглая рука ее спутницы.

Если бы не цвет кожи, девушек было бы и не отличить друг от друга: одного роста, они были одеты в одинаковые черные покрывала, закрывающие лица и просторные черные мешковатые платья; глаза, которые никогда не смотрят прямо, были густо подведены углем.

- Надо ехать, Малифа. Иначе нас ждет беда пострашнее шторма. Или ты хочешь быть закопана в песках пустыни заживо или брошена на съедение скорпионам?

Малифа молчала. Потому, что знала прекрасно, что сейчас, все же, из двух зол они выбирают меньшую.

- Ааль да благославит нас. Нет на нас той вины, которую нам приписывают. А значит жизни наши в безопасности, покуда мы их Аалю вручаем. Там, где человек слеп, Ааль увидит всё, слышишь?- проговорила Кара одухотворенно.

- Иншала, - кивнула Малифа, и обе девушки направились к сходням заморского корабля, готовящегося отплыть в неведомый и опасный город Аль-Фенон.