Каюма

Чайхона на улице Удовольствий в Медиии.
Курильня опиума,экзотические проститутки,алкоголь с любого уголка империи,азартная игра в кости- всё это здесь.
--------------------------------------------------------------------------------------------

Давно уже закатилось солнце, и притих до утра крикливый базар, а бродяга даже  думать позабыл и про Саховата, и про лабораторию, и что собирался уехать пораньше и завернуть к рыжей стриге на кладбище.

Шумная просторная зала почти непроходима от  народа.
Подрагивающие цветные стеклянные фонари под потолком щедро пятнают заполнявшие чайхану возбуждённые лица радужными бликами.
Завалы лоснящихся подушек,набитых ветошью и пухом, среди них-задранные голые ноги женщин,стоптанные башмаки мужчин и  подносы с беспорядочно надкусанными сластями.
В одном  углу- студенисто трясутся мягкие груди, в другом- поднимаются под невнятный дружный рёв бесконечные тосты.
Всё колышется,маячит,подпевает музыкантам,усиленно пилящим смычками , умудряющимся выводить среди этой кокофонии каждому свой мотив,смеётся,хлопает и валяется.

В центре, на маленьком круглом расписном помосте,не останавливаясь ни на мгновение, изгибаются потные  танцовщицы с усталыми глазами.
По бокам от них- два гиганта с вырванными ноздрями и рожами олигофренов.
При малейшей попытке хмельного гостя присунуть руку на лобок доступной танцовщицы,следует мощный тычок, и незадачливый любитель тактильных ощущений, под дружный гогот всего зала, улетает, теряя тапки, в душные  подушечные завалы.

Бродяга, абсолютно пьяный,в компании таких же веселых гуляк, обнимая мягкую податливую блудницу,восседал в первых рядах перед помостом.
Шумно чокался с соседями,приветствовал воплями очередную смену работавших на публику женщин,пару раз чуть не ввязался в драку из за неподелённой фляги с вином, и вообще отрывался по полной, совершенно  не утруждаясь мыслительными процессами.

Дрогнули и таинственно замерцали фонари,кривоногий горбун Бектер, хозяин Каюмы,под сердитый рокот барабанов , с кряхтеньем залез на центральный помост,разогнав танцовщиц.

-Кышк,презревшие покров шайтанки,кышк!Вйя ил аллах, какие ляжки  у этой огнеглазой,клянусь лоном матери пророка, ими можно свалить гипопотама!Но тихо, тихо...Сейчас у нас будет выступать заноза моего сердца,серебряногая звезда влажного Чэлинзара,прекрасная,как взмах крыла фурии и смертоносная,как болотная гадюка-нага Рамелия!

Слуги поспешно выносили  тяжёлые частые  решётки, строя вокруг помоста железную ограду.

-Не суйте руки, если не хотите высохнуть от лихорадки, не смотрите ей в глаза, если хотите сохранить в памяти своих женщин, уберите подальше свои кошели, ибо все они сейчас полетят под её стройные, как гибкие ивы ноги!

Барабаны набирали грохот, решётки с жёстким лязгом соединялись пазами.
-Замрите!Отставьте звенящие кубки,она не выносит резких звуков!Сдержите голоса! Смотрите..

На помост, огороженный решёткой, было вынесено чернокожими рабами широкое блюдо, крытое тонкой синей материей.
Торопливо поставив его на  помост они убежали, сдёрнув волну покрывала за собой.

По залу прокатился сдержанный вздох.
Всё блюдо было полно змеями.
Они шипели и вздрагивали,мелькая раздвоёнными языками.
В самой середине их тягучего клубка находилось нечто, похожее на крупное драконье яйцо.

Бектер потянулся узкой крючковатой спицей и поддёрнул матовый обод,дважды опоясывющий скорлупу.
Скользнув металлическими лентами, запоры спали, и нага развернулась чешуйчатым телом, нежным внутри,дегтярно чёрным по спине и пояснице.

Зазвучали тихие переливы флейты,к ним, еле слышно прибавился ровный ритм барабанов.

Змеедевушка,тонкая и гибкая, как лоза,большеглазая,вызывающая своей наготой не похоть, а скорее гипнотический ступор, начала свой медленный танец.
Казалось она не имеет суставов,колыхаясь и трепеща,как морская водоросль под упругой силой течения.
Изгибаясь во все стороны, она не спеша двигалась среди змей,ревниво обвивающих её ноги.
Ритм барабанов и методичные движения Рамелии оказывали на публику завораживающее действие, вызывая в душах что то древнее и тёмное.
Временами раздавался шорох-это безвольные руки выкладывали к решётке стопки монет,которые сразу подбирали подползавшие служки.
Ли ж бы не умолкала тягучая флейта и не прекращались переливы змеиного тела.

Бродяга, совершенно очарованный,неотрывно следил расширенными зрачками за нагой.

-Госпади боже, я хочу это иметь.

Бектер, внимательно наблюдавший за денежным приливом, как только заметил, что основная волна спала,дал ясный знак слугам.
Те сразу пришли в движение- одни задули часть фонарей, другие сдвинули и понесли  решётку,заставляя зашипевшую нагу убраться за полог, отделявший залу от помещений танцовщиц.
Змеиный поднос, подхватив за хвосты несколько из его любознательных обитательниц, решивших заползти в шаровары гостей,тоже унесли.

-Благодарю,почтенные, благодарю!До утра ещё далеко,отдыхаем и веселимся,во славу нашего солнцеликого императора, и всей его челяди, да спится им сегодня хорошо и крепко!

Бектер,традиционно светив зубами в улыбке,деловито  пятился за штору, пока не  натолкнулся филейной частью на бродягу, уже его поджидавшего.

-Отдам за нагу, до утра, любую цену.
-Нет степняк.Рамелия не блудница,иди с миром, или выбери любую из наших знойных ланей..
-Я хочу эту, и заплачу столько, что ты сможешь купить половину Медии.
-Нет, я же сказал тебе-она не ложиться с мужчинами!Я открою тебе жуткую тайну, только по божись на святую землю, что никому не расскажешь!
Бектер понизил голос до свистящего шёпота,почти уткнувшись бродяге в ухо толстыми губами,-У прекрасной Рамелии  недоразвитие жемчужного отверстия... она не может принимать в  себя ..Ты понял да?Успокойся и обрати внимания на вон ту нашу красотку,что сейчас наматывает шёлковый шарф на ножку.Это она умеет удовлетворяться хоть в стойле слона, хоть ореховым прутиком...

Бродяга, раздражённо цыкнув, оттолкнул горбуна и пошёл в общий зал.

Бектер облегчённо выдохнул.
Каждый раз попадался какой нибудь одержимый, рвавшийся оказаться без штанов над чашуйчатым телом Рамелии.
И горбун был бы  совсем не против такой  прибыли, если б строптивая нага не загрызла двух  последних любовников, изодрав им, в мясину, шею, своими ядовитыми зубами.

А один из них оказался,вот немилость всевышнего, сыном базарного надзирателя.
И хозяину Каюмы пришлось заплатить очень много, что бы умилостивить начальника стражи и заставить его пустить своих шпионов по ложному следу.
Так что, ну их, к шайтанову хвосту, такие барыши, когда за них твоя голова, высунув посиневший язык, может оказаться украшающей городскую стену, насаженная на осиновый шест.

К разочарованию девки, которую бродяга тискал весь вечер и водил уже пару раз за бесплатные ширмы перепихнуться,он так больше и не вернулся,лишив её честно заработанных барышей.
Схоронившись за пыльными складками полога,он подождал пока рабы и меняющие своих товарок танцовщицы разминутся, и дернув на шее своё оборотное колье,прокрался в комнату,где за решётками бродила хмурая нага.

Вечер в чайхане только набирал обороты, когда в двери ввалился уже порядком набравшийся по дороге Лус. Монах или нет, здесь были рады любому гостю. Все в Каюме было настоящим, плотным, сопящим, смердящим, полным животной силы и простых первобытных импульсов. Для кого смрадная клоака, а для изгоя - родная стихия. Как рыба, ведомая древним нестареющим инстинктом через океан в чистую горную реку, он поперся по рукам и ногам к одному ему видимой цели.

И упёрся в потный живот одного из вышибал,плотно охваченный засаленным широким шарфом.

-Э,куда прёшь, как ишак с перцем в заднице?-Луса приподняла за плечо и бесцеремонно встряхнула лопатообразная корявая ручища.-С полуночи вход- золотой.

Несколько аристократов сидело у стен - эти специально выбирали места безопаснее. Шайка наёмников лениво отгоняла назойливых мух в ожидании контракта. Группа сапожников искоса смотрела на противоположный островок подушек, где разместились представители цеха кузнецов. Впрочем, те отвечали им симметрично, а тут ещё под шумок можно было излить друг другу все свои давние обиды...

Ровно посреди этих вежливых дружелюбных людей бугай-вышибала схватил халтурщика за плечо.

- Окстись, образина, солнце только село, - нахально ответствовал тот.

За кратким и лингвистически емким дискурсом последовал удар в челюсть, от которого Лус пошатнулся и грохнулся прямо на низкий столик сапожников, проломив хлипкую мебель.

Это подняло начало всеобщей суматохе. Полупьяные сапожники, начали покрывать благим матом напившихся кузнецов, причём ор и выражения стояли такие, что уши сворачивались в несколько мгновений. От словесных атак и те и другие перешли к активным наступательным действиям, перевернули столы, предусмотрительно хватая кружки с драгоценным содержимым, начали швыряться подручными инструментами своего любимого ремесла и приготовились немедленно перейти к контакту с противником.

- По зубам гулял кулак, по спине ходила гиря, по загривку толстый стяг, а по брюху кирпичина!

Пьяные возгласы наёмников, ставящих своё оружие к стенке, говорили о наличии еще одной силы, собирающейся вступить в увеселительное мордобитие.

Горбатый Бектер невозмутимо выждал пока суматоха, подобно шумному приливу, охватила почти весь зал.В воздухе повис пух вспоротых подушек и грязные сквернословия на всех приморских наречиях,где то клацнули выбитые зубы и тонко завопила придавленная тахтой женщина.

После этого гулко ударил подвешенный у входа гонг, и в свару с гиканьем врезался с десяток охранников, колотя налево и на право дубинками обмотанными войлоком.
Тяжёлые, но мягкие удары быстро угомонили нетрезвых гостей Каюмы, а тройке- другой самых ретивых вышибалы вывернули карманы,содрали халаты, обувь, и вытолкали в зашей на улицу.

Лус снова был пойман здоровой пятернёй, и на этот раз его встряхнули уже ощутимо,а к носу был подсунут волосатый кулак в шишках и мозолях.
-Золотой,баламошка, или лететь тебе сейчас отсюда кизяком до самой мечети,посвистывая дырами в зубах, мимо всего базара.

- Убедил, убедил, - беззаботно шиканул пока еще целыми зубами Лус, передавая золотую монету вышибале. От драки, к его некоторому разочарованию, не осталось и следа. Для успокоения посетителей на помост выбежали новые танцовщицы и затрясли умасленными гладкими телами.

Восстановив ориентацию в пространстве, изгой стал пробираться куда-то в дальний угол зала, но прошел недалеко. Его перехватили две не первой свежести продажные девицы, кому сегодня решительно не везло с клиентами. Завалив нетрезвого монаха в сальные подушки, обе принялись наперебой расхваливать свои перезрелые прелести, не пренебрегая наглядной демонстрацией оных.

- Оставь меня... старушка... я в печали, - пренебрежительно фыркнул Лус и попытался выбраться прочь, но так просто обобществленные жены сдаваться не собирались.

Громила, куснув с размаху золотой на зуб, и придирчиво оглядевший его,вроде сменил гнев на милость.
Поддав  монаху "леща" ,добавляя ускорения в  центр зала, и  снисходительно объявил:
-Проходи, пархатый.

Линялые девки, в общем то ещё вполне потребимые,шутками, прибаутками да пухлыми ручками, унизанными дешёвыми кольцами,утянули таки Луса за натяжные ширмы.
Решающим  аргументом соблазна послужило "две по цене одной" и "только сегодня из бани".

Стащив с монаха рясу не без визгливых демонстраций театральной стыдливости, шалавы принялись усердно отрабатывать обещанные монетки, не забыв выклянчать половину мзды вперёд.

Все то, что работницы интимного фронта подрастеряли в свежести и девичьей невинности, они с лихвой компенсировали умением и старанием. Громогласно постанывая, охая и рассыпаясь скабрезностями они мурыжили клиента, пока не выжали все, что можно - из его кошелька, разумеется. Одарив рыжего смачными поцелуями на прощание, обе растворились среди толпы. А за ширму уже ломились новые страждущие женского тепла и ласки, и Лус выбрался обратно в зал.

Стоически преодолев соблазны побороться на руках, поиграть в кости и погорланить пьяные песни, он таки дополз до дальнего угла зала и упал прямо на пол, некоторое время созерцая в угаре расписной потолок. У стены восседали два иссохшихся древних старика, до того неподвижных, что больше походили на деревянных болванчиков. При виде Луса один из них мелко закачал головой, еще больше усилив сходство с куклой.

- Старче, разгадай загадку - чертыхается, с отрубленными руками, сидит на цепи у златоволосого хлыща, - заплетающимся языком пробормотал изгой.

Оба кощея,зыркнув друг на друга, да по сторонам, выпуклыми чёрными глазами, поддёрнув свои несвежие набедренные повязки, синхронно уселись с обоих сторон захмелевшего гуляки.

Один из них иссохшей рукой выудил откуда то из за пёстрой занавески хорошо раскуренный кальян, и подсунул ко рту Луса деревянный мундштук со следами чьих то зубов.
Второй из круглой тыквенной фляги налил себе стопарь тёмного вина,кислого до отрыжки даже с  запаха,крякнув опрокинул его себе в глотку,и утерев морщинистые губы зашептал госпитальеру в самое ухо:

-Это про какого такого шайтана без рук ты нам тут, чернец, загадки лопочешь?

Не раздумывая, что же ему предложили, Лус затянулся раз-другой-третий - и эффект не заставил себя ждать. Алыми шелковыми нитями разбежалась во все стороны мелкая сетка, покрывающая пол, мебель, людей. Лус перевел глаза на потолок - и там засветились равномерно пересекающиеся линии, словно приколотые к бренной материи булавками. Булавками с круглыми, мерцающими как звезды, головками. Наверняка холодными и лимонными на вкууууус. Стоило подумать об этом, и на гуляку обрушился бешеный сенсорный голод, все органы чувств яростно затребовали пищи.

Недостатка впечатлений для ушей и глаз в Каюме не было. Какофония звуков в голове Луса разложилась на составляющие, как свет в призме. Отдельно гудели басовито мужские голоса. Резкими акцентами вклинивались голоса женские. Каждая дудка, цимбала и барабан звучали своей узнаваемой партией. И все это накладывалось на симфонию насыщенных, сочных, ядовитых цветовых пятен. Пространство струилось и переливалось.

- Если бы я знал, я бы не спрашивал, - с интересом Лус смотрел, как его слова вылетают из рта мыльными пузырями и скользят в потоках душного нагретого масляными светильниками воздуха.

Тактильные рецепторы тоже требовали своей доли. Он погладил рукой кальян, гладкое стекло и прихотливую чеканку медной подставки. Мало, мало. Лус запустил руки в ворс ковра, нащупывая подушечками пальцев грубые нити утка и основы. Он предельно ясно чувствовал каждый микрон, где мастер ошибся с плетением, где нити разошлись от неустанного потока ног, стирающего ковер. О, соленое ядро миндаля завалялось. Мельчайшие кристаллики соли разорвались во рту поверх зеленого орехового вкуса.

Разорвались и вспыхнули.
Впиваясь раскалёнными жгучими иглами в пересохшее нёбо.
Разодрав нещадно, и рот,и щёки,прямо на глазах у притихших стариканов, разворотив так, что по краям подбородка воротником свесились мокрые ошмётки кожи и мускулов.
Голосовые связки полопались,повисли жалкими белёсыми нитками, рыжый напрасно рыпался, пытаясь вдохнуть-свист,клёкот, да смачное харканье какой то слизи из нутра.

Потом оттуда же вылезла,распоров Луса уже до пупка,голая ляхастая бабища с поварёшкой, и потными пучками чёрных волос торчащими  из под мышек и в промежности.

Брат госпитальер,очумело поводя выкатившимися глазьями, признал в ней стряпуху с рудничной шахты, что готовила им каждый день одну и ту же несолёную вонючую  перловку пополам с лебедой.

-Лусимильян!Сволота сраногнойная,опять миску потерял?!?Вали искать, бестолочь, чо вылупил на меня свои зыркалки жоповатые!

Заорала она,и с размаху как зафенделит Лусу грязным черпаком по лбу!

БОМММ!  

бОМмМммМ!  БоооОоооооооооооом  ! ббббббББББББоМММММММММ.....

Протяжно запел гонг у входа в чайхону.
Подпрыгнул,словно на рессорах, и с мелодичным "вжжжииииихххх" прокатился мимо рыжего,рассекая, как горячий нож масло, и стены и продолжавших заливаться вином людей и трясущих грудями на помосте потных танцовщиц.
Всё вокруг ускорилось,раскрутилось как волчок,и пошло плясать по потолку и стенками, только оба старикана возле Луса сидели тихо мирно, да посасывали из тыквенного бутыля своё горькое пойло.

- Выкиньте отсюда эту падаль, - распорядился деловитый голос.

В следующую минуту, после непродолжительного полета, Лус окунулся в неглубокую воду арыка.

Но вольготно отлежаться до утра под мирное журчание воды ему не дали.

-Сматри,тятя- дохляк!- раздалось над самой головой рыжего, который очень удачно прилёг в арык не окунув носа.
-Да не дохляк, а укурог,- назидательно произнёс второй,басовитый и степенный голос,привычно прошаривая по незатейливому монашескому облачению.
-Обобрали ужо,- с огорчением заметил бас.-Ну давай тушень заберём, может хоть скупщикам мяса впарим.

Луса, в четыре руки (две взрослых и одни пацанские,лет не больше 7,) выкатили из канавы, и взвалили-по ощущениям на тёплый верблюжий горб, а на самом деле- на плечо высокого грузного мужчины в сильно поношенном халате,пропахшим луковой похлёбкой.

От равномерного покачивания произошел ожидаемый эффект - тело стошнило. Мужчина брезгливо сбросил свою ношу на землю и принялся осматривать спину - не хватало еще изгваздать халат. Укурок тем временем приподнялся, оперся рукой о стену бедной мазанки и выблевал все содержимое желудка вплоть до желто-зеленой желчи. Мальчишка привыкшими к темноте глазами смотрел, как несостоявшийся суповой набор вытер рот рукавом и поднял глаза. Ничего хорошего этот взгляд не обещал.

Тем временем рачительный глава семейства решил, что пора бы вернуть так некстати ожившее тело обратно в бессознательное состояние, и подошел ближе. Монах ударил его сложенными пальцами в солнечное сплетение, как улица учила. Мужчина издал утробный звук и согнулся пополам. Следующий удар - ногой по левому бедру – пришелся туда, где находился нервный узел. Тот упал, корчась от боли. Монах ребром ладони трижды ударил по переносице. Что-то хрустнуло, потом хлынула кровь. "Тятя", жалобно вскрикнул мальчишка, наклоняясь к отцу, который лежал на земле, раскинув руки и не двигаясь.

- Хороший мальчик. Переверни его на бок, чтобы кровью не захлебнулся, - с издевкой бросил монах и изчез в темноте.

Короткая стычка отрезвила Луса, к его вящей досаде, ибо до утра все еще оставалось время. Незамеченный никем, он добрался до Ситоры и нырнул внутрь через задний вход. Что подумали слуги по поводу внешнего вида исповедника их светлостей, осталось тайной. Знать имеет право на свои причуды, особенно, если эти причуды оплачены авансом. >>>