« Молчи, прошу, не смей меня будить. О, в этот век преступный и постыдный Не жить, не чувствовать – удел завидный... Отрадно спать, отрадней – камнем быть...»
Микеланджело Буонаротти, пер. Ф. И. Тютчева
I. Мать
Она умерла рано. Говорят, тогда мне было пять. Сейчас я даже не вспомню её лица. Даже глядя на её портреты я не чувствую, как тоска шевелится в душе или как ворочается скорбь. Обычно дети начинают осознавать себя и запоминают события своей жизни примерно лет с трех-четырех, все мои воспоминания начинаются гораздо позже. Самое первое воспоминание - песня. Тихая песня, которую часто напевала помощница моей няньки Марии, кажется, звали её Беатриче. Слишком красивое имя для черни...
Мне было около шести тогда. Я заблудилась в коридорах и вышла к кухне, а Беатриче чистила казан и напевала эту песню. Когда я спросила у нее, как называется эта песня, она испугалась невесть чего, и повела меня к отцу. С тех пор я повадилась подслушивать, как она поет. А уже позже, на ненавистных уроках игры на лютне, пока маэстро отлучался к кухарке непонятно зачем, сама тайком подбирала эту мелодию. Надо признать, то была единственная радость во всех этих уроках. Кому интересно петь псалмы, когда каждую ночь тебе снится одна и та же неуловимая мелодия? Которую боишься забыть сильнее, чем лицо собственной матери...
Он был для меня примером. Средоточием любви, уважения, восхищения и страха. Не было для меня кары более ужасной, чем отцовская немилость. Когда он был молод - он был выдающимся человеком. Потом, в преклонном возрасте, разум и рассудок стали все чаще подводить его. Ему пришлось оставить свои исследования и преподавательскую практику, покинуть двор.
Признанный Магистр магических искусств, умнейший из мужей, выдающийся историк и астролог эпохи.
Несмотря на издержки профессии и воспитания отец был светстким человеком до мозга костей и свято верил, что тщательно налаживаемые связи - залог успешности каждого затеваемого предприятия.
Пожалуй, моего отца при дворе любили больше, чем боялись. Скольких сынов и дочерей вельмож он практически вытаскивал с того света? Не счесть.
Будучи человеком широких взглядов он обучал меня всему. Светлая магия, темная, магия созидания, разрушения, стихийная магия, запретная магия крови - меж ними он не делал разницы. Он был убежден, что магия сама по себе не имеет оттенков. Магия становится злой или доброй лишь тогда, когда чародей направит её либо во благо, либо во зло.
Но, несмотря на свои убеждения, Бартоломео Лавейн все же презирал одно из магических учений, а именно - некромантию. Считал некромантию деянием позорным и не достойным уважающего себя мага.
Однако, книги, посвященные некромантии в его библиотеке все же были. Когда я спрашивала, зачем хранить знания, которые тебе противны, он либо отсылал меня в мою комнату, либо пускался в долгие философские наставления.
Он говорил, что Истина не делает разницы между знаниями. На что я отвечала: тогда почему ты презираешь некромантию? Он отвечал:
"Потому что я человек. Потому что я магистр магии и ученый. Это этика"
У Истины не бывает этики, потому что она выше таких понятий, как зло и добро. Исходя из этого тезиса, слуга Истины также должен быть выше этики.
Матери у нас разные. Матерью Паолы стала госпожа Лучия Борги, одна из лучших студенток отца. Он был старше её на пятнадцать лет, и когда в дом явилась новая "синьора Лавейн", я отнеслась к её появлению скептически. Нет, дело было не в ревности: матери я не знала, поэтому и обиды не было, что какая-то чужая тётка ныне спит с моим отцом вместо матери.
Эта дама в первую очередь заслужила мою нелюбовь своим капризным нравом и дурными манерами. Отца это забавляло, он смотрел на супругу с умилением, словно на диковинного зверька. Я же считала, что отец достоин лучшего.
Спустя год брака, Лучия родила отпрыска женского пола. Все внимание сконцентрировалось вокруг этого орущего розового недо-человечка. И вот тогда настало время для ревности.
Нет, отец не перестал обучать меня. Но его требовательность стала выходить за рамки отцовской заботы. Я все чаще начинала себя чувствовать племенной кобылой, что готовят к скачкам. Каждый мой вздох и взгляд подвергался оценке. Поначалу это было невыносимо...
На сестрицу я смотрела, как на нечто мерзкое, оскорбляющее взор. Лысое, беззубое существо, изрыгающее на себя свой завтрак, вечно в слюне и собственных испражнениях... Я отчаянно не могла понять, за что же все так обожают это маленькое чудовище, которое всему дому не дает спать ночами. Казалось, не будет конца этому безумию.
Но чудовище со временем стало меняться. На лысой уродливой голове стали расти волосы, оно перестало ходить под себя и стало издавать звуки, все более походящие на человеческую речь.
В то утро было очень жарко и солнечно, на небе не было ни единого облака и отец отменил нашу с ним прогулку к озеру, которую я так ждала. Мы с отцом не ходили к озеру уже практически целый год. Я была на отца обижена страшно, мне было больно до слез, еще бы: в кои то веки он устал возиться с чудовищем и решил провести время со мной. Но нет! Проклятая погода все испортила.
Мария пришла в мою комнату с Чудовищем на руках. Сказала мне, чтобы я утерла слезы и приглядела за сестрицей. Я и смотреть не хотела в сторону этой мелкой воровки, что украла у меня отца. Когда Мария ушла, Чудовище начало кряхтеть и издавать странные звуки. Когда это стало невыносимо, я обернулась: маленькое недоразумение кособоко и неуклюже ползло в мою сторону. Ползло с такой прытью, словно опаздывало куда-то. Маленький рот улыбался всеми четырьмя зубами, что успели прорезаться, а глазенки излучали такую радость, что мне стало как-то не по себе...
Когда я взяла сестрицу на руки, мне стало невообразимо страшно: она казалась такой хрупкой и беззащитной, словно фарфоровая кукла. Маленькие ручки с пухлыми пальчиками вцепились в мои косы, а вид у маленького Чудовища был до того счастливый и безмятежный...
С того дня забота о Чудовище стала моей первоочередной задачей. Я почувствовала себя очень важным человеком в её жизни. Учила её всему, что знала сама: как правильно съезжать вниз по перилам, не разорвав подола юбки, как определять по шагам, кто идет по коридору: старуха Мария, Беатриче, Вильгельм, Лучия или отец, как правильно заплетать косы, шнуровать корсет...
Чудовище всюду ходило за мной по пятам, ловило каждое мое слово. А я была безмерно горда: кто еще защитил бы её от деревенских мальчишек и от взбучек Марии?
Но детство кончается...Моё Чудовище выросло и превратилось в красавицу, к которой сваталась половина знатных домов Кальфеона. Её ждало хорошее будущее, но она поклялась отцу, что ни за что не выйдет замуж вперед старшей сестры.
Бедняжка не понимает, что сама себе роет яму, ибо есть два типа женщин: звонкие и красивые, на которых приятно смотреть и которые однажды станут прекрасными матерями.
И есть подобные мне.
Последний раз редактировалось: Араханна (Вс 11 Окт 2015, 03:13), всего редактировалось 1 раз(а)
С самого своего детства, точнее с того возраста, с которого себя помню, я практически не видела солнечного света и до поры до времени плотно задвинутые шторы на окнах и приглушенный свет казались мне совершенно нормальным порядком вещей. Мой маленький "нормальный мир" разрушился совершенно случайно и виной этому стала необдуманная, неаккуратно брошенная отцом фраза на одном из уроков астрологии.
Что такое солнце, отец? - спросила я, а он побелел, словно увидел призрака. Взгляд потускнел и, клянусь, мне показалось, что я видела как увлажнились его глаза.
Я больна редкой болезнью, за которую еще в прошлом столетии могли казнить жестоким образом. Одни считали это проклятьем, другие - чем похуже. "Болезнь вампира", "Проклятье вурдалака"...У моей болезни полно колоритных названий.
Моя кожа не переносит прямой солнечный свет и искусственное яркое освещение. Но мы боролись как могли...И, кажется, нащупали верный путь.
Отец нашел информацию о некоей сыворотке, способной моментально заживлять раны и на некоторое время создавать незримый барьер, причем сыворотки требовалось едва ли не ничтожно малое количество. К сожалению, рецепта сыворотки не прилагалось, да и источник не обнадеживал стопроцентной достоверностью, однако отец не отчаивался. Ведь он был Третьим Хранителем Ордена, а значит в его распоряжении было просто колоссальное количество знаний. Этим он меня и успокаивал.
А я не смела усомниться.
Спустя многие годы плодотворной работы, он изготовил синюю воду. Так он это назвал... Странное вещество, которое остается жидким только при низкой температуре. Пробирки с материалом всегда были крепко вморожены отцом в ледяную глыбу до момента использования. Стоило синей воде коснуться кожи - и вещество начинало улетучиваться. Эта особенность препарата делала его использование крайне неудобным, а главное - приходилось его изготавливать в очень больших количествах. Но тогда для меня это было не важно...Я могла смотреть на солнце и не бояться, что моя кожа покроется язвами, а после я умру в страшных мучениях.
Отец долго не решался открыть мне эту Истину, но когда он принялся обучать меня кровавому колдовству, мне кажется, он преследовал не совсем те цели, которые назвал. Он знал, что однажды его не станет и что мне придется сохранять свою жизнь всеми подручными методами самостоятельно. Моя жизнь была ценна для него вдвойне: как дочери и как преемника. При всей его безмерной любви к Паоле он никогда не доверял ей важных дел, хоть она, без сомнения, умна, красноречива и просто светится здоровьем.
Кровавая магия давалась мне легко, словно сама кровь во мне, что с рождения была отравлена "проклятием вампира", шептала путь. И это было странно. Как мы знаем, механики магии крови сходны со стихийной магией воды в некоторых основополагающих моментах. Но стихийная магия воды всегда была моим слабым местом, а магия крови - сильным.
Всю мощь крови осознать невозможно, но однажды я поняла нечто важное: кровь - уникальная стихия у которой, как бы это странно не звучало, есть собственный разум и даже воля. Есть голос.
- Папочка, почему Анна не поедет на прием с нами? Разреши ей, я слышала, как она из-за этого плакала сегодня...Разреши ей поехать, я не хочу, чтобы ей было грустно! - белые пальчики Паолы мертвой хваткой вцепились в парадную мантию отца, - Если ты её не простишь и не разрешишь поехать с нами я...я...Я обижусь на тебя! И не буду разговаривать! И сама тоже не поеду, - Паола отцепилась от мантии и гордо подбоченившись, сердито уставилась на родителя.
- Паола, не испытывай мое терпение! Анна останется здесь и будет размышлять над своим поведением. А ты, дитя, поторопись со сборами. Опаздывать на такой прием - верх непочтительности, - отрезал Бартоломео Лавейн и рявкнул в коридор:
- Мария! Пошустрее. Приготовь Паолу и отведи вниз.
Когда Мария приковыляла, кляня на ходу "проклятущие лестницы" и "чертовы приемы", на которых нечего делать ребенку и от которых за версту несет тщеславием и праздностью, придворный магистр магических искусств, профессор истории и астрологии и Третий Хранитель поспешил выйти.
Бартоломео был мрачен, как никогда. Ноги сами привели его к спуску в подвал... Паола с Марией будут возиться еще по меньшей мере час, это как пить дать. Тяжело вздохнув, мужчина решил потратить этот час на разговор, который он малодушно откладывал все эти два дня. Видят небеса, Третий Хранитель отдал бы полжизни за то, чтобы обратить время вспять. Чтобы этого разговора никогда не случилось.
Притурившись к холодной, покрытой инеем стене и в три погибели согнувшись, в одной из каморок подвала сидел паренек.
- Марко, - властно позвал его по имени маг. Когда тот наконец поднял голову, мужчина подошел ближе и вкрадчиво заговорил:
- Ты без лишних напоминаний знаешь, как сильно я тебя ценил. И ценю...Да что там, Марко. Ты мне словно сын, - на этих словах губы мага едва заметно дрогнули, - Но это...этот поступок.., - он явно не решался обратить свои мысли в слова, - Твое поведение - мерзко моему взору и возмутительно традициям. Любой другой лишил бы тебя жизни, - мужчина понизил голос до шипящего шепота, - Я отошлю тебя назад, к твоей тётке в деревню. Ты навсегда освобождаешься от своего служения этой фамилии и волен идти на все четыре стороны и делать все, что вздумается. Но упаси тебя создатель, Марко, приблизиться к этому дому хотя бы на лигу. Клянусь своими предками и самой Истиной, мне достанет воли взять грех на душу, невзирая на то, что ты вырос на моих глазах, - он какое-то время смотрел в яркие изумрудные глаза воспитанника, что сейчас источали просто волчью ненависть, затем отстранился.
- Анну ты больше не увидишь. Никогда. А теперь - вон.
Бартоломео сделал знак охране и те поволокли паренька в сторону черного входа. Веки его дрожали, а сердце разрывалось на части. Как же жаль, что все случилось именно так...
Тяжелые капли стучали о непрозрачные витражи комнаты. Дождь был там, за стеной, а пробирал до самой души.
Тук-тук...тук-тук. Словно не дождь, а сердце стучит. Глухо и тяжело. Замедляясь на кратчайший миг.
Анна смотрела в непрозрачное стекло и ждала чего-то ужасного. Шестое чувство её редко обманывало. Отец вошел без стука, что уже намекало на то, что произойдет буря.
- Мария сказала, что тебя все утро беспрестанно рвало.
- Отравилась несвежей рыбой.
- Не лги мне, Анна. Это то, о чем я думаю?
- Зачем спрашиваете, магистр? Вы же малефикар. Прочтите мою кровь...
- Ты даже не понимаешь, какие последствия это несет! ты больна, Анна! Ты можешь погибнуть.
- Моя болезнь не предполагает невозможности выносить и родить ребенка! Не равняйте меня с калекой!!! - Анна резко развернулась и с такой ненавистью уставилась на отца, что казалось, ненависть во взгляде вот-вот материализуется в страшную порчу.
- Этому не бывать, - сурово отрезал отец и медленно расправил ладонь правой руки.
- Нет! Не смей! Он мой! Мой, слышишь??? - она упала на колени и принялась истошно рыдать, - Мой, не отдам! Ты не посмеешь, отец!
кулак магистра сжался, и Анну скрутило. казалось, каждая вена в ее теле плавится, словно от кислоты. боль была долгой и не оставляла сил даже для крика.
но вдруг все кончилось.
Отец вышел из комнаты не проронив больше ни слова. Руки Анны были в крови. Пол под ногами был в крови. Глаза застилали кровавые слезы.
- Убийца... - сдавленно прошипела Араханна, трясясь в нарастающем приступе истерики, - Убийца, будь ты проклят!!!!
- Ну, здравствуй, Марко, - магистр присел на корточки и с теплотой посмотрел на чумазое, в ссадинах лицо паренька, - Теперь ты будешь моим воспитанником, Марко. Очень жаль твою матушку, мы были дружны в юности.
- Лучше в работный дом, - буркнул мальчишка, недоверчиво глядя на богатенького колдуна, - Служить колдуну не буду, вы все злые. Мучаете честных людей, водите дружбу с бесами, - мальчишка сплюнул прямо под ноги Бартоломео.
Магистр удивленно вскинул брови, но сердиться не стал. Он встал в полный рост и положил руку на плечо Марко.
- Позволь кое-что тебе объяснить, парень. Магия - это дар...сама по себе она ни злая, ни добрая. Вот скажи, солнце разве злое?
- Какое оно злое? Оно доброе. Теплое. Без солнца плохо, - постепенно меняя гнев на милость ответил мальчишка.
- А когда оно печет настолько жарко, что горят леса и посевы? Оно тоже доброе?
Парень крепко задумался.
- Нет. Коли жжет посевы - то злое.
- Ну так какое же? Доброе или злое? - глаза Бартоломео улыбались, - Ведь солнце то - одно и то же, Марко.
- Разное, синьор. И доброе и...злое иногда.
- Ты не совсем прав, Марко. Солнце - оно само по себе солнце. Оно просто светит...Магия - так же. Она сама по себе. Когда она причиняет людям вред - люди её боятся и недолюбливают, верно? А когда она приносит добро..например вот так, - магистр медленно провел ладонью перед покрытым ссадинами и синяками лицу мальчишки, все ранки и синяки будто сами собой затянулись, - Есть ли резон её бояться? - он потрепал мальчишку по непослушной, жесткой черной шевелюре и пригласил следовать за собой.
- En-garde! Выше кисть, корпус прямо. Выпад!...Марко, не летайте в облаках!
Она поймала на себе его взгляд через плечо.
Прямая спина, чуть намокшая от усердных тренировок белая рубашка, ненавязчиво очерчивающая тяжелыми складками широкую спину, слегка вьющиеся длинные волосы, черные как смоль...Волевой профиль, красивые, сильные руки с проступающими венами... Узкие кожаные штаны, отнюдь не сковывающие движения, но подчеркивающие красоту каждого выпада этого смертельного танца...
- Госпожа Анна, поторопитесь! Маэстро Корелли уже полчаса дожидается, - пробухтел над ухом низкий и недобрый голос Марии.
- Не стоит мне напоминать об этом каждые пять минут, Мария. Я не старуха и не умственно отсталая, чтобы иметь непримиримые проблемы с памятью, - фыркнула Анна и еще раз украдкой глянув на широкую спину, удалилась вверх по лестнице, в малую залу.
"Только дождись меня, Марко"
Маэстро Корелли был одним из самых дорогостоящих учителей танцев. Зачем Анне нужно было учиться танцам, она упорно не понимала, но отец настаивал на освоении этой сомнительной дисциплины невзирая на то, что большую часть своей жизни девушка проводила исключительно в доме.
- Синьорина, - щеголеватый мужчина неопределенного возраста, повадками напоминающий и евнуха и заправского вертопраха одновременно раскланялся и любезно разулыбался с еле-скрываемой мукой в осоловелых глазах. Резкий запах одеколона, однодневная щетина и темные круги под глазами явственно намекали, что Маэстро не далее как сегодня ночью хорошо приложился к бутылке и, вероятно, даже не ложился спать. Анна не без удовольствия отметила про себя этот факт и вполне искренне улыбнулась:
- Что у нас сегодня, маэстро?
- Гальярда, госпожа.
- Гальярда? довольно...активный танец для столь недоброго утра, маэстро Корелли. У меня к вам деловое предложение, - Анна воодушевленно вскинула подбородок, - Что если я скажу отцу, что вы в поте лица трудясь, затанцевали меня до обморока, а вы, в обмен на такую безобразную ложь отправитесь отсыпаться и примете мою искреннюю благодарность? - Анна протянула вперед небольшой, но увесистый и до боли мелодично и приятно позвякивающий мешочек учителю.
- Синьорина, как же это! - возмутился было Корелли.
- Бросьте, маэстро. На вас лица нет. А у меня, представьте себе, сегодня нет ног.
Красные маки медленно колыхались под еле-уловимым ветром теплой июльской полуночи. Тонкая травинка кокетливо скользила вниз по шее, затем по ключице, опускаясь все ниже...
- Марко, проклятый истязатель, перестань, - она рассмеялась и уселась в траве, собрав разметавшиеся волосы красной лентой. той самой.
Марко шумно вздохнул и обнял хрупкие плечи, прижал к себе с невероятной силой.
- Был день, в который по Творце вселенной Скорбя, померкло Солнце...Луч огня Из ваших глаз врасплох настиг меня: О Госпожа, я стал их узник пленный! Гадал ли я, чтоб в оный день священный Была потребна крепкая броня От нежных стрел? что скорбь страстного дня С тех пор пребудет неизменной? - его руки зарылись в шелковое облако волос, а губы жадно припадали к белой шее.
Анна запрокинула голову, с наслаждением ловя каждое мягкое прикосновение. Ласковые губы приблизились к уху и продолжили:
- Был рад стрелок...Открыл чрез ясный взгляд..., - долгий и жадный вздох, - Он к сердцу дверь - беспечен, безоружен...Ах!...ныне слезы льет из этих врат. Но честь ли Богу - влить мне в жилы яд, Когда, казалось, панцирь был не нужен? Вам - под фатой таить железо лат?
- Я б продала душу кому угодно, лишь бы полночь никогда не кончалась, - красная лента мягко соскальзывает с волос и обвивается вокруг его шеи...
- Ты должна быть готова, дочка. Мое время скоро подойдет к концу, я стар, - Бартоломео снял с шеи цепочку с ключом и положил на ладонь, - Это самое ценное, что я могу дать тебе кроме своей отцовской любви.
- Я не возьму этот ключ.
Магистр изменился в лице за какие-то считанные секунды. Казалось, каждая морщина на его лице пропиталась холодной яростью.
- Что значит, ты не возьмешь? - он спросил обманчиво-спокойно и уставился на Анну одним из тех взглядов, которые категорически тяжело выносить. Ледяной поток непроизнесенных вслух мыслей прошел через нее, но взгляда Анна не отвела. Все как она и ожидала. Для магистра вряд ли найдется кара страшнее, чем отречение дочери от всего, что их связывало.
- Я не возьму этот ключ, пока ты не отдашь мне свой долг, отец, - слова Анна проговаривала медленно, нажимая на каждый ударный слог, - Ты отнял у меня сына. Любимого мужчину. И будущее. Взамен хочешь, чтобы я покорно приняла твою волю. Хорошо, я приму. Но ты вернешь мне Марко.
Звонкая пощечина обожгла её белую кожу.
- Да как ты посмела, девчонка! - Бартоломео отстранился и сжал руку, которой только что ударил, в кулак. Затем выдохнул и просверлил дочь взглядом, в котором одновременно был и гнев и покорность судьбе, - Ты вынуждаешь меня поступиться самой Истиной...ради Истины. Будь по твоему, Анна. Я верну Марко в Лавена-Бьяччи-Лазарро. Но с одним условием, - он опустил обе руки на стол и сцепил пальцы в замок, - Я заберу все его воспоминания, связанные с тобой. До единого. Он будет обычным слугой и не более того. А ты, - он ткнул указательным пальцем в сторону Анны, - Забудешь этот позор юности как ночной кошмар. И не прекословь. Иначе не получишь ничего.
***
Дыши со мной. Умирай со мной каждую ночь и возрождайся в лучах проклятого рассвета..Вспомни, Марко...
Мария еще держалась, но было видно, что держалась она из последних сил. От прежней дородной доньи не осталось и следа: няня более всего походила сейчас на живую мумию. Скелет, обтянутый дряблой морщинистой кожей, да и только.
В спальне няни, судя по всему, регулярно убирались и проветривали: никаких посторонних запахов, кроме запаха травяных настоев. Это радовало: за Марией хорошо ухаживали.
Тихо, чтобы не потревожить чуткий сон старухи, Анна подошла к ее кровати и невесомо присела на стул, который предназначался для лекаря или сиделки, но ныне пустовал.
Морщинистые руки с проступающими даже на пальцах венами лежали поверх одеяла друг на друге, словно она уже была мертвая.
Анне отчего-то стало невыносимо грустно. Женщина, что заменила ей мать, угасала на глазах, а она даже ни разу не принесла ей травяного чая. Она сидела в своем подземелье, жалела себя, и заливала тоску вином. Тоску по мертвецам, когда живые требовали внимания. Самую малость.
- Прости меня, Мария, что приехала к тебе так поздно, - тонкая белая рука мягко ложится на сморщенную руку старухи, - Иногда мы что-то понимаем лишь тогда, когда изменить уже ничего нельзя.
Старуха приоткрыла тяжелые веки и посмотрела на Анну мутными воспаленными глазами.
- Полно вам, госпожа Анна. Мария прожила славную долгую жизнь, - тонкая ниточка губ изобразила подобие улыбки, - Вырастила вас хорошим человеком, хоть вы это и любите скрывать даже сама от себя, - старушка закашлялась, Анна суетливо дернулась за водой.
Сделав несколько глотков, старая Мария обреченно откинулась на подушки и тревожно вцепилась руками в ткань покрывала.
- Лекарь говорил, ты совсем слаба.
- Я вряд ли доживу до первых желтых листьев. Поэтому уже неважно, как я себя чувствую, - женщина мрачно усмехнулась, - Но кое-что я вам должна сказать. Иначе мне не будет покоя ни на том свете, ни на этом...
- Синор Бартоломео, у меня сердце разрывается, - Мария сидела перед магистром и нервно комкала свой белоснежный фартук пальцами, - Как же так? Не по-божески это, синьор Бартоломео, какой грех на душу!
- Помолчи, Мария. От твоих стенаний еще гаже, - огрызнулся магистр, затем в молчании подошел к окну и тускло уставился на краснеющее вдалеке маковое поле, - Не было выхода иного. Мне не хватило смелости признать Марко своим сыном тогда, когда это нужно было сделать..теперь же в этом и вовсе нет смысла. Анне и так горько. Что же с ней будет, если она узнает, что Марко - её брат?? Нет, только через мой труп. И ты не смей ей ничего говорить, Мария. Поклянись!
- Синьооор Бартоломеео, - Мария протянула в мольбе, не давая пролиться слезам, - Воистину, нельзя так. Признайтесь. Расскажите детям правду. Я не могу дать вам такую клятву. Хотите - забейте меня розгами и вышвырните вон, но не могу я так, небесам клянусь, синьор...
- Нет. Она переживет это. Забудет. Я отошлю Марко, пристрою в военный корпус в Кальфеоне, потом женю на ком-нибудь. Юношеская блажь, не более того! Время все излечит. О чем она думала? Как будто я бы позволил ей родить вне брака дитя от крестьянского сына! - в сердцах крикнул магистр, с силой ударяя кулаком по письменному столу, так, что чернильница и прочие принадлежности жалобно звякнули, - Молчи, Мария. Заклинаю, молчи, - он рванулся к старухе и с силой сжал её пухлые ладони, - Представь, что сделается с ними обоими, узнай они, что являются родными братом и сестрой по отцу. Позор на всю жизнь! Мария, поклянись мне!
Форум 
Тема: Чёрные цветы 
